Прикольно

(Рубрика повесть прожитых лет)
Предстоял сложнейший экзамен по политэкономии социализма. Позади - несколько дней тяжелейшей зубрёжки, несуществующих в природе, но упомянутых в работах Ленина "объективных и научных" законов, таких, как "неуклонный рост производительности труда при социалистическом способе производства", ибо преподаватель - занудисто-зловредный еврейчик, Владлен Израилевич, требовал, отскакивающего от зубов, знания именно формулировок и определений, которые в учебниках обычно выделяются полужирным шрифтом.
В последний вечер напряжение достигло апогея. Разумеется, половое. Другого у Петра Моисеева и быть не могло. Ну не умственное же. Его постель в гостиничном номере я образно называл "Прокрустово ложе", ему же посвятил эпиграмму, которая заканчивалась так: "Он назначал свиданья под часами, которые над койкою висят". И вот помывшись, побрившись и подкрепившись коньячком, отправился он, как сам говорил: "На ночную дойку". То есть вроде бы бесцельно и праздно шататься по гостиничным коридорам, а на деле - сторожким оком бывшего сержанта-пограничника внимательно приглядываясь и прислушиваясь ко всему происходящему вокруг. И всё во имя великой цели: с филигранной точностью просчитать и вычислить ту - единственную, надёжно-безотказную, чьи мысли, а, главное, желания совпадали бы с его устремлениями. Обычно среди гостиничных поселенцев женского пола таких, как правило, оказывается вполне достаточно.
Другими словами - нужна была подходящая тёлка. Помните, как у Есенина: "Мне бы лучше вон ту, сисястую - она глупей".
На его беду, а, может, на наше счастье возвратился из Быковского района однокашник и не с пустыми руками, а с пятилитровой резиновой грелкой, заполненной самогоном. Водку тогда пили мало, особенно на селе. На дворе шёл 1988 год - разгар борьбы за трезвость.
К этому празднику жизни с шумом и гамом слетелась добрая половина нашей студенческой группы. А буквально через десять минут было сделано два важных наблюдения. Первое - частное, малозначительное. Коля Гречкин, толкнув меня локтем в бок, указал на раздутую грелку, развалившуюся в центре стола: "Смотри, как быстро тощает!". Второе - общее: "А где Моисеев?". Сразу закралось нехорошее предчувствие, всё затихло. Но в этой настороженной тишине вдруг послышался до боли знакомый приглушённо-рокочущий петьким басок: "Да ладно... Чего уж там... Ну подожди... Да не надо бояться... А давай ещё выпьем...". И девичье трепетно-робкое: "Ой, не надо... Вы не так меня поняли... Не такая я...".
Тут необходимо небольшое отступление. В "Южной" на два соседних номера приходился один встроенный одежный шкаф, разделённый надвое перегородкой из полированной ДСП. Такое архитектурное решение звукоизоляции совсем не улучшало, наоборот, оно её попросту устраняло. Это вызывало многочисленные жалобы и нарекания в администрацию отеля. Даже если в соседнем номере громко храпели, не говоря уже о чём-то более вопиющем.
Знаете финальную немую сцену из гоголевского "Ревизора"? Помните гневно-бунтующих казачков из ватаги Стеньки Разина: "Нас на бабу променял"? Что-то похожее случилось и в нашей компании. Посыпались возмущённые реплики. От резких: "Гребует, падла!", до умеренных: "Наказать нельзя помиловать!", с точным указанием месторасположения запятой. На втором варианте и остановились. Мужики могут простить друг другу всё, что угодно, кроме той ситуации, когда между ними встает баба.
Началось с того, что замолотили в дверцы шкафа, закричали возмущённо. Первый голос: "Сколько же можно! Каждый вечер одно и то же!". Второй: "Будем жаловаться на эти безобразия!". Третий: "Так жить нельзя! Форменное блядство!".
У соседей наступила мёртвая тишина, слышно было, как стучит по карнизам окон нудный осенний дождик, да в конце коридора переругиваются, что-то не поделившие горничные. Однако все прекрасно понимали, что и в полном безмолвии не исключены действия, порочащие высокое звание коммуниста и просто советского человека. Помните "Бриллиантовую руку", Андрея Миронова и его "Руссо туристо! Облико морале!".
В дверь соседнего номера постучали. Открыла миловидная хозяйка лет тридцати. Двое пришедших представились: "Мы из сервис-службы. У вас телевизор неисправный? Так мы пройдём, посмотрим". Бедный Петя! Когда он увидел телемастеров, на его ушах можно было жарить яичницу. Он понял всё и сразу, но надежда умирает последней.
Хозяйка запоздало, но решительно отвергла необходимость ремонта и выдворила непрошенных гостей из номера. Минут через пять-семь в двери снова постучали. Другие спецы из гостиничного сервиса принесли заказанный холодильник. И, не переставая, звонил телефон: "Пригласите (передайте) Петру Владимировичу! Декан приглашает всех на экстренное собрание", "Жена с детьми к этому счастливчику приехала", "У него в номере трубу прорвало", "У вас в номере посторонние? Менты проверяют", "Куда он подевал конспект с лекцией по экзистенцианализму?".
Непуганные идиоты. Когда происходило всё сейчас описываемое действо, его участникам в среднем было лет по тридцать пять. И правы буддистские кармисты - ничто на земле не проходит бесследно. Была у гостиничных обитателей забава - обзванивание номеров. Грешил этим иногда и мой многолетний сессионный сожитель Витя Нагнибеда.
И вот в очередной такой заскок (выпимши были, крепко), отозвался на этот зов природы ласково-молоденький, зазывный женский голосок. Положив трубку, Витёк безаппеляционно заявил: "Есть контакт! Нас ждут, и мы идём". И дёрнул же нас чёрт, и мы пошли. Несмотря на все мои принципы и кредо! А всё она - проклятая, выпимши были (Сошлюсь и на гены. При советской власти состояние опьянения долгое время считалось смягчающим вину обстоятельством).
Недолог путь был, но бесславен. Помните Савелия Крамарова: "А вдоль дороги мёртвые с косами стоят. И тишина"? Обладательницей завлекательного и манящего голоска оказалась ветеран Великой Отечественной войны, капитан медицинской службы, а её товаркой - умирающая (или писающая) от смеха на кровати подполковник. А на стульях у их постелей красовались праздничные кители с орденами и медалями.
Не буду подробно и красочно описывать злоключения однокашника и его неудачливой спутницы. Петра "спугивали" до глубокой ночи. Они меняли номера, холлы гостиницы, даже выходили за её пределы. Но везде настигала их карающая рука борцов... Неважно с кем и за что. Утверждал же старик Маркс, что жизнь - борьба! Сейчас бы всё прояснилось проще - прикольно!
А тогда сбросить напряжение так и не удалось. Финита! Истерзанный, возвращающийся к себе, Моисеев, полумрак гостиничного коридора, цокот каблучков навстречу, женский силуэт... Петро пошёл интуитивно, на чуйку, "на запах". Сгрёб, вмял в стену... "Дяденька, не надо!". В этот день, как выяснилось позже, собралась на свой слёт многочисленная рать советской пионерии.
Когда утром Петро появился, в его глазах читался вопрос "Зачем?". Немало смутившись, испытывая двойственные, временами даже мучительные, стыдливые чувства, с лёгким налётом иронии, ему втолковывали: не отрывайся, объясни, попроси, что же ты против генеральной линии, да ещё перед экзаменом, из середняков - в единоличники чо ли? Даже сейчас трудно найти объяснение. Пьяный азарт? Дурацкая игра? Намертво вдолбленная идеологами привычка к стадному чувству? Современники мало задумываются над этими категориями. У них всё просто - прикольно. А жизнь – это не кино, назад пленку не перемотаешь. И к слову ещё. Жизнь прекрасна и удивительна, но гораздо более удивительна, чем прекрасна.

Виктор Сухов