Не верь, не бойся, не проси

Из цикла «Застойные мальчики»
Как писал Лев Толстой, наше детство, отрочество и юность носили приблатненный характер. Причиной тому, как это ни парадоксально звучит, - семья и школа. С младых ногтей нам прививали и неустанно вдалбливали обязательное почитание старших и беспрекословную веру в их авторитет и непогрешимость. «Партия сказала - надо, комсомол ответил - есть». «Планы партии - планы народа». Именно так. Однозначно. В то же время у партии был свой беспрекословный авторитет - политбюро, решения которого также обязательны и однозначны. «Юные ленинцы! К борьбе за дело коммунистической партии будьте готовы! Всегда готовы!». Пионеры в силу своего нежного возраста еще и понятия не имеют об этом деле. Оно им надо? Но и здесь однозначно - всегда готовы! То есть в официальной идеологической иерархии ясное распределение: старшие, главные - паханы, младшие по чину и возрасту - «шестерки», винтики, исполнители.

Бесполезно, даже глупо было спорить с начальством всякого рода, с учителями, родителями. Проще и выгоднее их обманывать, а еще лучше - соглашаться, даже подчеркнуто восхищаться при этом их гениальностью и прозорливостью, делая при этом свое дело. Первым это отметил Жванецкий: «Я ж тебе родное, - говорит народу государство». «Конечно», - радостно соглашается народ, и при этом что-то отламывает, откручивает, отвинчивает, отливает, озабоченно глядя по сторонам»
Отсидев на школьных политинформациях, отстояв на сборах, линейках и митингах, бурными аплодисментами подтвердив семимильные шаги советского государства к сияющим вершинам, одобрив очередные исторические решения партии и правительства и поблагодарив их за неуклонно растущее благосостояние, пацаны оказывались на улице. Здесь так же внимали и повиновались старшим.
В то время взрослое мужское население страны разделялось на две категории: тех, кто уже отсидел, и тех, кому это только еще предстояло. Каждого человека есть за что посадить в тюрьму. Ребята с нашей округи, старше возрастом на 5-8 лет, почти поголовно прошли через зону. Мой брат Валерка, Толик Хабинский, Валерка Астахов, братья Канаевы, Гурик-наркоман, Витька Шандыбин, Женька Москаленко, Вовка Горбун, КПЕ - Крюков Петр Егорович, Славка Каркачев. Даже и некоторые сверстники - Казик, братья Момоновы, Витька Дулов-Филиппок - по году-полтора отметились в колониях. Эти ребята знали жизнь. Или делали вид, что знают. И делали весьма убедительно. Они рассказывали об этой жизни и поучали, как себя вести. Отнюдь не в русле партийных решений и не с целью поддержки ангольского народа в борьбе за его независимость. Как любил говорить КПЕ, такое мог посоветовать только кто-то очень непьющий, а потому не очень умный. Нет советы бывалых парней были приземлённее, а, следовательно, понятней и полезней.
Как устроить сыпь на спине или высокую температуру и пару дней не ходить в школу. Как перед возвращением домой отбить запах вина и курева. Как «склеить» чувиху и, главное, получить от нее все желаемое. Как уложить противника одним ударом и что делать, если, к сожалению, бьют тебя. Как обчистить лоха в «очко» или «буру», заряжая тузов в низ колоды. Как вычистить в дневнике «пару» или нежелательную запись классного руководителя. Как сделать дымовую шашку из пластмассовой расчески и соорудить примитивный пугач, заряжающийся серными головками от спичек. Как в проливной дождь развести костер и переплыть речку, не замочив одежды.
Вполне естественно, что мнения и суждения этих людей, их мировоззрение впитывались нами буквально кожей. Они стоили гораздо дороже, чем монотонное бормотание с трибун и газетные передовицы или нудные проповеди родителей. Огромная империя с якобы пролетарской диктатурой по сути являлась одним большим лагерем. Поэтому истинно лагерная философия, взгляд на мир сквозь решетку и колючую проволоку, система ценностей, выработанная на нарах и воровских «малинах», легко и естественно существовали параллельно с официальной философией, взглядами и ценностями развивающегося, а потом и развитого социализма.
Власть нужно уважать и пользоваться ее доверчивостью и глупостью, если не можешь укусить руку, поцелуй ее. Закон нужно знать, чтобы его обходить. Честь и пафос - Родине, деньги - себе. Толпой лучше управлять, чем ее бояться. Сержант-участковый - лично для тебя важнее министра внутренних дел. Женщина - источник наслаждения и зла. Доверяй ей тело, но не душу. Проси только то, что не можешь взять сам. Не верь, не бойся, не проси – девиз всех зека и тех, кому еще только предстояло ими стать!
В других городских округах существовали свои похожие на наши компании. Исторически таких сложилось три: Отрожки, Сахалин и Ёрзалка. Затем, по мере застройки новых микрорайонов многоэтажек, к ним добавились еще две - первый и второй участки. Но окончательно они сформировались лишь к концу семидесятых. А тогда они не имели самостоятельности, так как живущие там пацаны были выходцами из старого города.
Группировки эти постоянно враждовали. Эта вражда, конечно, не имела ничего общего с современными мафиозными разборками со стрельбой, взрывами и горами трупов. Слишком разные интересы, которые стоят на кону сейчас и были раньше. Нынешние паханы делят государственную власть, миллиарды наркодолларов, нефтяные рынки, отрасли экономики, сферы влияния на банки и средства массовой информации. Тогда делили личный, овеянный блатной романтикой авторитет, красивых баб, места танцев и культурного отдыха, отстаивали неприкосновенность своих территорий и право свободного прохода по чужим.
Драки были явлением нередким. Но чаще всего они носили некий налет благородства. Почти всегда бились один на один и, как правило, до первой крови. Это даже напоминало дуэли. Не били лежачего, не дрались с заведомо слабым. Практически не было поножовщины, кастетов. Хотя, когда сходились группа на группу, дело в азарте доходило и до штакетин из ближайшего забора.
Когда ловили на своей территории чужака, отважившегося, например, поздним вечером проводить девушку до дома, за ним аккуратно следили. При девушке к нему никто бы даже и не приблизился, она была как охранная грамота. Зато, когда за ней закрывалась калитка, а счастливый Ромео на крыльях любви отправлялся в обратный путь, у ближайшего перекрестка из темноты выступали несколько теней. Взяв чужака в плотное кольцо, делали строгое внушение с серьезными угрозами и обещаниями страшных кар в случае его повторного появления. Для закрепления «пройденного материала» и для подтверждения реальности ранее высказанных угроз и обещаний, «нарушитель», конечно, получал две-три оплеухи, не столько болезненных, сколько обидных. Но зато его обязательно с соответствующим эскортом доводили до границ своей зоны, чтобы ненароком не схлопотал ещё от кого-либо.
Кстати, заводя «амуры», девчата предпочитали встречаться со своими избранниками на их территориях и не разрешали им никаких провожаний и вздохов на скамейке, если эта скамейка была врыта у ворот их дома. И против этого коварства наших женщин ничего уже поделать было невозможно. А если дело, как случалось часто, доходило до свадьбы, никто к чужаку никаких претензий не имел.
Если же у девушки, встречавшейся с чужим парнем, находился и местный воздыхатель, не собиравшийся так просто отказываться от возможного счастья, претендентов на благосклонность красотки усаживали за «стол переговоров». Это означало встречу где-нибудь в укромном и безлюдном месте. После всестороннего обсуждения обстоятельств дела, если не удавалось достигнуть консенсуса, противники выясняли отношения посредством кулаков в окружении тесного кольца свидетелей. Побежденный, как правило, сразу на месте объявлял об отказе от своих претензий. И эта своеобразная клятва на крови обычно свято соблюдалась. Мнение самого предмета разбирательства никто и никогда не спрашивал. Девушки бывали немало удивлены и обескуражены, когда ни с того, ни с сего замечали странное и необъяснимое изменение в поведении своих приятелей. Еще вчера, краснея и волнуясь, чмокал, закрыв глаза, в щеку, куда-то в район уха, дрожащими руками хватал за коленки и, обнимая, как бы нечаянно пытался расстегнуть лифчик, а сегодня воротит нос, избегая встреч или быстренько перебегая на другую сторону улицы.
В исключительных случаях проигравший все-таки упорствовал в своих намерениях. Тогда он рисковал навлечь весь праведный гнев оскорбленного общества не только на себя, но и на подругу. Тогда забывались все благородные понятия и вход пускались все средства. Ни его, ни, тем более, её никто и пальцем не трогал. Но могли, например, подпоить и подложить в постель любую шлюшку, сделав так, чтобы об этом узнала его избранница. А девчата, между делом, откровенничали с ним, из чего он узнавал много нового и интересного о своей подружке. Или до ее родителей от знакомых доходили пугающие слухи о знакомом дочери. Или, проснувшись поутру, домашние невесты не обнаруживали на месте собственных ворот или видели их густо политыми дегтем. Редкие влюбленные выдерживали все эти круги ада и не ломались.
Как и во все времена у нас был свой собственный мирок, куда посторонним вход строго воспрещался. Он тщательно оберегался от взрослых. Мы не ходили днем, обнявшись или под ручку со своими девчонками, не курили в открытую, а после выпивки, возвращаясь домой, старались мышкой прошмыгнуть в свою комнату мимо родителей. Не потому, что боялись наказаний, а просто и в этом видели сохранение своей тайны. Мать, например, впервые уловила от меня запах вина, лишь когда я, закончив десятилетку, вернулся под утро со школьного выпускного вечера.
Питие молодежи тогда и сейчас - это тоже две большие разницы. Современные родители по каждому мало-мальски значимому случаю организуют для молодых шикарные застолья. Сплошь и рядом папы и мамы хлещут водку и распевают песни в обнимку с любимыми чадами. У нас все было иначе, думается, и мудрее, и пристойнее.
Из небогатого выбора зелья советских времен мы предпочитали легендарный портвешок. В его пользу говорило многое. Он был дешевле, что важно, когда в кармане рубль с мелочью, реже - трояк. А уж когда пятерка или червонец, ты чувствовал себя Крезом. Портвейн легко пился и вместе с тем пьянил, в отличие от сухих и столовых вин, хотя и более дешевых. Портвейн не требовал закуски: какая закуска при наших деньгах! Хватало сигарет и жарких девичьих поцелуев, в лучшем случае - карамельки на трех-четырех человек. Портвейном проще накачать девчонок, водку тогда они практически не пили. Портвейн в отличие от водки не требовал посуду, его чаще всего употребляли прямо “из горла”. С посудой, правда, проблем не возникало. В укромных местах, в скверах около продмага, кинотеатра, танцплощадки прямо на ветках деревьев висела парочка перевернутых вверх дном стаканов. Наконец, портвейн не приносил тяжелого водочного похмелья. Виват, советскому портвейну!

Виктор Сухов